Заметка на полях Это пока скорее только проект художественного текста: определяю стиль и принципы будущего повествования. Я не вполне доволен ритмом повествования в последней трети, но для первой зарисовки пусть пока остаётся так, вернусь к проработке в будущем. Обратная связь всячески приветствуется.

Хурх-зан-ул

8-й месяц 480-го года от Возвращения (3827-й от Сотворения по брилийскому календарю) Два с половиной года прошло с засушливого лета, когда правящий великим городом Вармего Дренан соединил под копьём Отца разрозненные народы зелёных земель и связал их Словом Его. Единая Верда протянулась на тысячи миль: от засушливых саванн Заката до плодородных берегов Тёплого Моря, от подножия Граничного Хребта, за которым начинаются земли звероподобного народа кьённхов, до побережья Великого Океана. Буйные тондрантары, расчётливые кромры, свирепые мальнуры и даже хитроумные вармары Нордурбо – все покорились воле Дренана. По крайней мере, пока что…

Шшшурх. Шшшурх. Шшшурх. Шшшу… Хлоп!

Здоровенный пузырь, тихонько надувавшийся над лениво побулькивающим в каменной чаше вонючим варевом, громко лопнул, отвлекая Баргира от заточки.

Юноша корпел над новой иглой с полудня, и, хотя солнце потихоньку клонилось к закату, готовностью ещё даже и не пахло. Наверное, работа двигалась так медленно, потому что он привык трудиться неспешно и основательно, наполняя каждое движение осознанным смыслом. Хотя может быть и так, что причиной задержки стали как раз-таки плещущиеся в котле кости: в сети с утра попалась большая зубатка, славные выйдут застёжки на пояса. А может, всё дело в том, что что уже часа как два вышли на берег полоскать парусину молодые и гибкие девушки, на которых из широких окон мастерской открывался просто завораживающий вид. Кто знает.

В любом случае, чем бы Баргир ни занимался – и о чём бы ни грезил – громкий хлопок над котлом заставил его вздрогнуть и вернуться обратно в реальность. Поднявшись из-за стола, он быстро пересёк комнату и озабоченно заглянул в каменную чашу: неужели передержал? Да вроде нет…

– Кашеваришь?

Прикрывающая вход завесь из грубо выделанной кожи отлетела в сторону, пропуская внутрь шумного гостя.

–Фу-у-у! Я был уверен что голоден, но если это – твой ужин, я уже что-нибудь поел, – Ронан картинно скривился, помахивая ладонью перед лицом. – Воняет так, словно кто-то сдох. Вчера. Не раньше. И вообще…

Он быстрым шагом прошёл к верстаку и опёрся на него кулаками, выглядывая в окно:

– …ага, ещё тут. А чего ты тогда в котёл уставился? Насмотрелся уже что ли? А ну-ка… – Схватишь меня за яйца, стукну, – с ленивой угрозой пообещал Баргир.

Ронан разочарованно хмыкнул, останавливаясь в паре шагов от хозяина мастерской, и вскинул руки перед собой: – Ну что с тебя возьмёшь… Фу.

Когда эти двое стояли рядом, казалось, что на всей Мальконе не найти людей более разных. Баргир – потомок кочевников великих степей, аридаров – к своим четырнадцати годам успел вымахать ростом так, что входя в иные комнаты был вынужден пригибаться. Слегка сутулый, с нескладно длинными руками и ногами, он возвышался над Ронаном как угрюмая старая пиния над молодым ясенем.

Длинное, с крупными чертами лицо Баргира было по-аридарски смуглым, узкие тёмные глаза смотрели на мир с оценивающим недоверием, а толстые губы с чуть опущенными книзу уголками рта так и норовили сложиться в недовольную гримасу. В каждом его движении сквозила видимая неохота, а всё случающееся вокруг он был склонен принимать с пессимистичным скепсисом, выискивая прежде всего недостатки, угрозы и неприятности.

Ронан же являл собой его полную противоположность: дитя смешанной крови, он с рождения вытянул счастливый билет, унаследовав от обоих родителей лишь самое лучшее. Ни высокий ни низкий, в свои двенадцать он уже был сложен подобно молодому Отцу: статный, плечистый, по-хищному гибкий, с явно очерченными под бронзовой кожей мускулами – пройдёт ещё год-другой, и у многих мужей Нордурбо прибавится поводов для беспокойства.

Лицо его сохранило по-примарски правильные, плавные и даже слегка округлые черты, однако добавило к ним свойственную народу аридаров резкость и выразительность. Прямой нос, крепкий подбородок, тонкие, чётко очерченные губы и чуть-чуть узковатые, раскосые глаза с янтарно-золотистым отливом, смотрящие на мир с неизменным энергичным любопытством.

Добавьте к этому, что Баргир подстригал свои чёрные жёсткие волосы коротко, отращивая при этом небольшую аккуратную бороду, а Ронан собирал каштановые с золотистым отливом кудри в свободный узел на затылке или вовсе оставлял их распущенными. Баргир носил традиционную для кочевников кожаную одежду грубой выделки, щедро украшая её затейливо вырезанными костяными знаками, Ронан же предпочитал обычные для примаров тоги или свободные штаны и рубахи из мягкой, окрашенной ноктидским пурпуром ткани, а из украшений признавал лишь родовой амулет и широкий браслет на левом запястье.

В общем, как уже было сказано выше, вы вряд ли сыщете людей более разных – но этим двоим такие мелочи вовсе не мешали.

Разочарованно покачав головой, Ронан оглядел комнату и уселся на ближайший сундук.

– Караван от кромров пришёл. Привезли специи из Бруна, немного того, немного сего… Серебра от кьённхов чуть-чуть.

Мальчишка сделал заговорщическую паузу, глядя на реакцию Баргира.

– Угу, – кивнул смуглый юноша, снова наклоняясь над котлом. – Слыхал. – Слыхал!? – Ронан взлетел с сундука, подскочил к мастеру, и хлопнул его по спине, отчётливо повторив: – Серебро привезли. От кьённхов. Се-ре-бро. – Угу, – снова согласился Баргир, не отводя глаз от котла. – Я же говорю, слышал. – Ну ты… – Ронан набрал воздуха в грудь, поперхнулся поднимающимся от чаши смрадом и зашёлся кашлем. – К-х-х-ху, тьфу! Поче-кху я вообще должен приходить к тебе в эту вонючую дыру!? У тебя есть отличная комната в доме! Оттуда тоже видно девок!!!

Эту фразу Баргир оставил без внимания. Притушив огонь под котлом, он аккуратно накрыл его тяжёлой крышкой из черепашьего панциря, вернулся к своему столу, сел на табурет и, опёршись локтями на колени, пристально уставился прямо в мерцающие энтузиазмом золотые глаза Ронана.

Через несколько секунд гляделок щеголеватый парнишка с оскорблённым видом потряс головой:

– Какой ты всё-таки тупой! Слушай сюда: кромры. Привезли. Серебро. Это значит… – Это значит, что они прошли на север через Меднотравье, – с тяжёлым вздохом сказал Баргир. – К Ступеням. Сторговались с кьённхами. И вернулись обратно. Прямо через земли тондрантаров. – Да! – Ронан восторженно хлопнул себя ладонями по ляжкам, снова вскакивая на ноги. – Именно! То есть, они сле… – То есть, они следут Слову и не смеют между собой драться, – с той же недовольной интонацией продолжил за гостем хозяин. – Ну! Разве это не потрясающе!? – Потрясающе. Уверен, Монгар-суру это тожео очень нравится. И когда он приедет на зимовку в Шу-Гуранбор, он будет в добром расположении духа. И ни у кого не будет из-за этого никаких бед. Да? – Монгар-суру и всем остальным тондрам придётся смириться! – Ронан быстро расхаживал по комнате взад и вперёд, энергично размахивая руками. – Мир меняется, понимаешь, Баргир!? Ветер меняется! А это значит… – Это значит, буря будет.

Ронан горестно застонал, возвёл глаза к потолку, словно вопрошая “ну за что мне всё это, Отец”, но тут же его настроение резко переменилось. Он метнулся к Баргиру, упёрся руками в столешницу по бокам от сидящего на табурете юноши и лукаво улыбнулся прямо ему в лицо:

– И это тоже. И это тоже! Именно поэтому ты мне нужен рядом, нудеть мне в уши и напоминать о том, как всё вокруг на самом деле плохо. Ну чтобы я не брал слишком круто к ветру. А тебя, – Ронан выпрямился и недоумённо развёл руки в стороны, – почему-то всё время нет. Ты чего на встречу каравана не пришёл, полишенец? – Потому что юнцу с чистой кожей нечего делать на совете мужчин, – с каменным спокойствием ответил Баргир, и Ронан скривился словно от зубной боли. – Опя-я-ять… Ты не юнец, ты – мой всадник! Старший всадник! Этого мало? – Мало.

Баргир набычился, поднял сжатую в кулак руку перед собой и начал разгибать пальцы:

– Всадник – воин. Воин – мужчина. Я – не мужчина. Не могу быть воином. Не могу быть всадником. – Как ты надоел… – Ронан снова застонал и раздражённо махнул рукой куда-то в сторону западной стены. – Это там! А ты-то живёшь здесь! Моими всадниками будут те, кого я выберу, и пусть кто-то только рискнёт заикнуться про какие-то барбутарские обряды!

Смуглый парень упрямо сдвинул брови и угрожающе поднялся с места: – Я. Я выскажусь про эти обряды. Я – племя от племени аридаров. Это мои обряды, понял!?

Несколько секунд они злобно сверлили друг друга взглядами, пока наконец Ронан не сдался: – Пни меня ещё, – проворчал он, падая на стопку выделанной кожи в углу. – Барбутар и есть.

На какое-то время в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь угрюмым сопением в очередной раз разругавшихся юнцов. Они уже не первый раз спорили на эту тему, и Баргир оставался непреклонен: верный своей аридарской крови, он отказывался называть себя мужчиной до того как пройдёт хурх-зан-ул.

Хурх-зан-ул – ритуал взросления – важнейший обряд для любого мальчика, рождённого в аридарских народах Великих Равнин. Суровое племя кочевников чётко разделяет своих мужчин на -хур – мальчиков, и -хар – взрослых мужчин, а границей, отсекающей одних от других, становится как раз хурх-зан-ул.

Случается это в последние дни лета, когда зверь в равнинах сыт и полон сил. На закате отец приходит к своему сыну и вручает ему собственноручно сделанный родовой оберег сахрир: позвонок тотемного животного, покровителя рода, украшенный затейливыми рунами воззвания к предкам. С этого момента и до самого конца хурх-зан-ул будущий мужчина не проронит ни слова.

Молча соберёт он свой лук и нож, покинет стоянку и направится к ближайшему сакральному роднику. Там проведёт он бессонную ночь без еды и воды, слушая музыку степного ветра и успокаивая дух.

С рассветом юноша отправится в степь, выслеживая свого будущего хранителя. Чем сильнее будет найденный зверь, тем более могучим покровителем он обернётся, тем крепче станет весь род. Но мальчик будет осторожен: одолеть животное следует открыто и честно, полагаясь лишь на лук, стрелы и свою отвагу – ловушки и хитрость оскорбят свободный дух зверя, обидят его, и вместо покровительства будет он чинить лишь несчастья.

Справившись с охотой, юноша с добычей вернётся на стоянку. Если же зверь оказался слишком большой для того, чтобы один талард мог увезти его тушу, охотник заберёт с собой лишь самую крупную и крепкую кость – а ещё не забудет окунуть сахрир в горячую кровь, окрашивая его багровым.

Род встретит охотника с ликованием. Кость, принесённую им, мальчик разделит на две части: из малой сделает он первое звено своей туур-хуррах – цепи-оберега, хранящей на себе позвонки покровителей. Большая же часть станет основой для кринара: длинного ножа, украшенного молитвенными рунами, символа мужского достоинства аридара.

Когда же туур-хуррах и кринар будут готовы, шаман нанесёт на кожу юноши первую его взрослую татуировку: символы побеждённого зверя и рода, во укрепление которого эта победа одержана. Тогда мальчик произнесёт свои первые взрослые слова, слова мужчины: иссар-хуррах, “клятву костям”. Принесённый им сахрир, обагрённый в крови тотемного зверя, присоединят к родовой цепи всего рода, и новый мужчина займёт своё место среди аридаров.

Будучи верен традициям и наследию, Баргир упорно желал следовать пути своих предков – и Ронан в целом не имел ничего против… кроме того, что своего рода в полном смысле этого слова у упрямца не было. Баргир был сиротой, приёмным сыном Варека, нынешнего правителя Нордурбо и всех вармаров.

Пускай вармары за столетия, прошедшие со дня разделения с Вармего, и отошли во многом от классической примарской культуры, в отношении усыновления они всё ещё следовали тому же принципу, что и в Щитовом Городе: принятые в семью сын или дочь становятся младшими по отношению к родным детям или тем, кто был принят в род раньше, но в остальном получают все те же права и пользуются тем же отношением.

Это делало Баргира полноправным братом Ронана – и братом любимым – а заодно, в понимании самого Ронана, освобождало упрямца от необходимости следовать традициям и правилам аридаров, зато накладывало обязательство соблюдать правила, установленные в семье Варека. Со второй частью Баргир был полностью согласен, что касалось первой…

Ронан тяжело вздохнул:

– Ладно, пойдём под другим ветром. Сейчас сиди и молчи. Вообще ничего не говори. Понял меня, длинный?

Баргир недоумённо поднял брови, глядя как кудрявый мальчишка, покопавшись за отворотом тоги, ловко бросает ему что-то на колени. Долговязый парень опустил глаза вниз, и его зрачки изумлённо расширились.

– Начнёшь смеяться, убью, – предупредил Ронан. – Ну, хотя бы покалечить попробую.

Смеяться, в общем-то, было над чем: прилетевший Баргиру кусок кости был обработан так плохо, как не всякий ученик сумеет. Косой, едва-едва скошенный об песок, край неровного отлома, коряво выцарапанные линии рун… Одно слово, халтура. Вот только смех – последнее, о чём Баргир мог в эту секунду подумать: у него на коленях лежала половина родового амулета Ронана, сделанного из кости владыки небес, парящего кита тэнсура. Покровителя более могучего и представить себе сложно…

Юноша поднял ошалевшие глаза на брата и упёрся взглядом в его широкую улыбку.

– Мой это, мой, – Ронан показал вторую половинку, всё ещё болтающуюся на кожаном шнурке у него на шее. – Ты только не брякни чего-нибудь, всё испортишь. Будем тогда год ещё ждать.

Баргир нахмурился, а кудрявый мальчишка, довольно потянувшись, вскинул ладони перед собой в запрещающем жесте:

– Не-не, ты рот держи закрытым! Уши открой лучше, отвечаю сразу на все твои вопросы. Во-первых, мой амулет, мой покровитель и мой род! Что хочу, то и делаю. Во-вторых, сахрир может вручить не только отец, подойдёт любой старший член рода. По нашим традициям я тебя старше, согласен?

Всё ещё сидящий прямо как палка Баргир помедлил в раздумьях и неуверенно кивнул.

– Ну вот! Дальше: чем тебе Тёплое Море не сакральный родник? Ваша идея в том, что озёра дают степи жизнь, а море – большое озеро. Оно даёт жизнь нам. И ветра тут полно, Келеста любит морские просторы не меньше, чем равнины!

Ронан дождался очередного задумчивого кивка и, заговорщически наклонившись поближе, громко прошептал:

– А ещё в Изломанной Бухте видели следы теневепря.

Он подмигнул всё ещё пребывающему в прострации мастеру, хлопнул его по плечу и направился к выходу, бросив напоследок ободряющее напутствие:

– Смотри не обосрись мне там, храни тебя Отец.

Вечером следующего дня На то, чтобы выследить теневепря, у Баргира ушел почти целый день. Эти дикие кабаны, водятся лишь в густых лесах на самой границе с пустошами Пояса Ноктарии: благословлённые призрачным светом Луны-Заступницы, Транки, они искусно скрывают своё присутствие в тенях, всеми силами избегая ярких лучей солнца.

Днём теневепрь отлёживается в глубоких ямах под корнями деревьев. Зная об этом – а также о том, что нежные глаза этих существ не терпят света – охотники приходят к таким норам в жаркий полуденный час и бросают внутрь зажжёный клок травы, вымоченную в масле паклю или попросту пару факелов. Разбуженный и ослеплённый, кабан приходит в ярость и бездумно ломится наружу, прямо навстречу ярким лучам солнца и острым вармарским копьям.

Увы, Баргир нашёл лёжку лишь к закату, числом был один, а в руках сжимал не копьё, а тугой роговой лук. Каким оружием зверя-покровителя добудешь, к тому он и проникнется уважением, с тем и поделится своей силой, а для аридара нет оружия более значимого и любимого, чем лук. Вот только стрелы – не лучший выбор, если озверевший от злости кабан несётся прямиком на тебя, да вдобавок ещё и укрыт теневым маревом.

Всё это охотнику было прекрасно известно, но от одной мысли о том, что он упустит свой шанс и опозорится в глазах предков юношу бросало в дрожь. Ещё немного поколебавшись, Баргир всё-таки решился. Поцеловав сахрир, он снял с пояса промасленную паклю, достал трутницу…

– Совсем ума лишился!? – прошипел Ронан страшным шёпотом, выкатываясь из густых кустов справа. – Куда с луком на кабана!?

Подпрыгнув на месте от неожиданности, Баргир возмущённо развернулся к незванному спутнику.

– На! – Ронан сунул в руки брату длинное копьё на толстом древке. Тот сдвинул брови и пихнул копьё обратно. – Держи я тебе с-с-сказал!!! – от негодования кудрявый даже начал присвистывать. – Он твоей стрелы даже не заметит, не будь бараном!

Баргир упрямо мотал головой.

– Да возьми ты это сраное копьё! – рыкнул наконец Ронан громче, чем следовало бы, и ему ответило неглубокое угрожающее ворчание из тёмной дыры под корнями старого дерева. Толкающиеся мальчишки замерли, медленно повернулись к уже едва различимой в быстро сгустившемся сумраке лёжке и заметили там два мерцающих огонька. – КОПЬË!!!! – во всё горло заорал побледневший Ронан.

Со злобным похрюкиванием кабан ломанулся в их сторону. Баргир оттолкнул брата подальше, перехватил копьё и едва успел выставить его перед собой, уперев пятку в землю. Ну, почти успел… Таранным ударом бешеный зверь влетел в охотника, и даже тусклый свет сумерек для Баргира померк.

Некоторое время спустя Шшшурх. Шшшурх. Шшшурх.

Шоркающие звуки ворвались в сознание Баргира одновременно с болью. Голова нещадно плыла – видимо, Ронан напоил его отваром из горестранника… насколько же на самом деле болит, если даже под дурманом выть хочется? Он слабо застонал и открыл глаза. Над головой рывками проплывали кроны деревьев, через которые то тут, то там виднелись тёмные куски ночного неба.

Шшшурх, в последний раз сказала наспех собранная из веток волокуша, и мир наконец-то замер на месте. Между небом и Баргиром появилась шатающаяся от усталости фигура брата: Ронан упал на колени рядом и наклонился поближе к раненому, пытаясь отдышаться:

– Какой же ты… Баргир-хар… Тяжёлый, – он тяжело закашлялся, но упрямо продолжил. – И тупой. И тяжёлый… И… Тупой… Отец всемогущий, а… Ничего… Скоро берег.

Охотник вздрогнул и слабо завозился, пытаясь сесть.

– Лежи, – навалился на него всё ещё кашляющий Ронан. – И молчи. Кабан-то всё.

Мальчик показал Баргиру его собственную руку, на которой, привязанный шнурком, болтался вымоченный в крови сахрир.

– Сейчас доберёмся, – Ронан попробовал встать, но покачнулся и повалился обратно, – и всё будет хорошо. Нарисуем тебе… татуировку… напишем… тяжёлый… и тупой…

Невероятным усилием воли Баргир заставил своё тело двигаться. Он привстал на локте, рывком обхватил второй рукой Ронана за затылок, прижал лоб брата к своему и хрипло, едва слышно выплюнул свои первые взрослые слова:

– Ты… тупой… Ты… везёшь… а я… еду.

Обессиленный, он упал обратно на волокушу и провалился обратно в беспамятство с довольной улыбкой, провожаемый громким хохотом брата.